Литературная гостиная "Судьба и поэзия Ольги Берггольц"
Оформление вечера: портрет О. Берггольц; гравюры с видами блокадного Ленинграда; аудиозаписи “Ольга Берггольц – человек, поэт, патриот. Записи разных лет”, Д. Шостакович “ Седьмая симфония”.
Действующие лица: 1-й ведущий, 2-й ведущий, чтецы.
…И гордости своей не утаю,
Что рядовым
Вошла в судьбу твою,
Мой город в званье твоего поэта.
…И люди слушали стихи,
Как никогда – с глубокой верой,
В квартирах черных, как пещеры,
У репродукторов глухих.
О. Берггольц.
(Эпиграфы пишутся на отдельном плакате и приклеиваются на доску.)
Звучит запись голоса О.Берггольц (стихотворение “Дальним друзьям).
С этой мной развернутой страницы
Я хочу сегодня обратиться
К вам, живущим в дальней стороне.
Я хочу сказать, что не забыла,
Никого из вас не разлюбила,
Может быть, забывших обо мне.
Верю, милые, что все вы живы,
Что горды, упрямы и красивы.
Если ж кто угрюм и одинок,
Вот мой адрес – может пригодиться?-
Троицкая семь, квартира тридцать.
Постучать. Не действует звонок.
Вы не смейтесь: я беру не много
На себя: я встречу у порога,
В красный угол сразу посажу.
Расспрошу о ваших неудачах,
Нету слез – сама за вас поплачу,
Нет улыбки – шуткой разбужу.
Оттого на всех хватает сил,
Что, заветы юности храня,
Никого из вас не разлюбила,
Никого из вас не позабыла,
Вас, не позабывших про меня.
1-й чтец: Ольга Федоровна Берггольц родилась 3 мая 1910 г. в Петербурге в семье врача. В 1925 г. пришла в литературное объединение рабочей молодежи – “Смена” и встретила Б. Корнилова (первого мужа), с которым позднее училась на Высших курсах при Институте истории искусств и которого потеряла в годы репрессий. Она училась у таких преподавателей, как Тынянов, Эйхенбаум, Шкловский. Окончила филологический университет и уехала в Казахстан, где работала в газете. Но в начале 1937 года ее судьба резко меняется, ее обвиняют в связях с “врагами народа”, но, к счастью, реабилитируют в 1939 г. В это время в ее поэзии появляется грусть и тоска. В годы войны она подобна тысячам ленинградцев, стойко переживала блокаду, и сумела выразить чувства и свои, и многих в своих стихах.
1-й ведущий: Ленинград – ее гордость, ее любовь. Она – его муза, его поэтесса. Здесь, в домике, на Невской заставе, она родилась и росла. Здесь она много работала, писала стихи, пьесы. Сюда она возвращалась из своих поездок.
2-й ведущий: Сегодня мы открываем книгу жизни и поэзии О. Берггольц на странице, повествующей о днях блокады Ленинграда. Мы услышим голос самой поэтессы, ее стихи, воспоминания, страницы дневников.
Звучит запись голоса О.Берггольц: “То, что мы останемся в Ленинграде, как бы тяжело не сложилась его судьба, — это мы решили твердо с первых дней войны. Я должна была встретить испытание лицом к лицу. Я поняла: наступило мое время, когда я смогу отдать Родине все – свой труд, свою поэзию. Ведь жили мы для чего-то все предшествующие годы”.
2-й чтец: (стихотворение “Мы предчувствовали полыхание…”)
Мы предчувствовали полыхание
Этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыхание.
Родина! Возьми их у меня!
Я и в этот день не позабыла
Горьких лет гонения и зла,
Но в слепящей вспышке поняла:
Это не со мной- с тобою было,
Это Ты мужалась и ждала.
1-й ведущий: О. Берггольц почти ежедневно выступала по радио, обращалась к жителям осажденного города. Ее негромкий певучий голос, в котором слилась боль, страдания и героизм защитников Ленинграда, говорил правду о городе, ничего не сглаживая, не украшая. И вся страна знала, что Ленинград и в кольце блокады продолжает жить и бороться.
“Представьте себе огромную, метров в 60, нетопленную студию ленинградского радио. В центре ее стоит обыкновенная железная печка, и в ней потрескивают ножки разбитого стула. А перед микрофоном, подстриженная под мальчика, стоит молодая женщина. Это – О. Берггольц собирается говорить с Ленинградом, вступающим в год сорок второй, и прочесть свое новое стихотворение “Второе письмо на Каму”.
Звучит запись голоса О. Берггольц:
Вот я снова пишу на далекую Каму.
Ставлю дату – двадцатое декабря.
Как я счастлива, что горячо и упрямо
Штемпеля Ленинграда на конверте говорят.
Штемпеля Ленинграда… это надо понять!
Все защитники города понимают меня.
Ленинград в Декабре, Ленинград в декабре…
О, как ставенки стонут на темной горе.
Как угрюмо твое ледяное жилье,
Как врагами изранено тело твое!
Ленинградец, мой спутник, мой испытанный друг,
Нам декабрьские дни – сентября тяжелей.
Все равно не разнимем слабеющих рук:
Мы и это, и это должны одолеть.
Он придет, ленинградский торжественный полдень,
Тишины и покоя, и хлеба душистого полный.
О, какая отрада, какая великая гордость
Знать, что в будущем каждому скажешь в ответ:
– Я жила в Ленинграде в декабре 41 года,
Вместе с ним принимала известия первых побед.
Нет, не вышло второе письмо на далекую Каму.
Это гимн ленинградцам, опухшим, упрямым, родным.
Я отправлю от имени их за кольцо телеграмму:
“Живы. Выдержим. Победим”.
2-й ведущий: Чем больше сгущалась опасность, нависшая над городом, тем ближе была О. Берггольц к своим читателям. Ее стихи – настоящий блокадный дневник.
3-й чтец (из поэмы “Твой путь”):
…И на Литейном был источник.
Трубу прорвав, подземная вода
Однажды с воплем вырвалась из почвы
И поплыла, смерзаясь в глыбы льда.
Вода плыла, гремя и коченея,
И люди к стенам жались перед нею.
Но вдруг один, устав пережидать, –
Наперерез пошел по корке льда,
Ожесточась, пошел, но не прорвался,
И, сбит волной, свалился на ходу,
И вмерз в поток, и так лежать остался,
Здесь на Литейном, видный всем, – во льду.
А люди утром прорубь продолбили
Невдалеке и длинною чредой
К его прозрачной ледяной могиле
До марта приходили за водой.
Тому, кому пришлось когда-нибудь
Ходить сюда, – не говори: “Забудь”
Я знаю все. Я тоже там была,
Я ту же воду жгучую брала…
1-й ведущий: (глава “Перекур” из книги “Дневные звезды”) “Уже за Невской тропинку мою пересекла поперечная. И так случилось, что в ту минуту, когда я подошла к этому малому перекрестку, столкнулась я с женщиной, замотанной во множество платков, тащившей на санках гроб… Я остановилась, чтобы пропустить гроб, а она остановилась, чтобы пропустить меня, выпрямилась и глубоко вздохнула. Я шагнула, а она в это время рванула саночки. Я опять стала. А ей уже не сдвинуть с места санки… Она ненавидяще посмотрела на меня из своих платков и еле слышно крикнула:
– Да ну, шагай!
И я перешагнула через гроб, а так как шаг пришлось сделать очень широкий, то почти упала назад и невольно села на ящик. Она вздохнула и села рядом.
– Из города? – спросила она.
– Да.
– Давно?
– Давно. Часа три, пожалуй.
– Ну что там, мрут?
– Да.
– Бомбит?
– Сейчас нет. Обстреливает.
– И у нас тоже. Мрут и обстреливают.
Я все-таки раскрыла противогаз и вытащила оттуда драгоценность: “гвоздик” — тонюсенькую папироску. Я уже говорила, что у меня их было две: одну я несла папе, а другую решила выкурить по дороге, у завода имени Ленина. Но вот не утерпела и закурила. Женщина с неистовой жадностью взглянула на меня. В глубоких провалах на ее лице, где находились глаза, вроде что-то сверкнуло.
– Оставишь? – не сказала, а как-то просвистела она и глотнула воздуху.
Я кивнула головой. Она не сводила глаз с “гвоздика”, пока я курила, и сама протянула руку, увидев, что “гвоздик” выкурен до половины. Ей хватило на две затяжки.
Потом мы встали, обе взялись за веревку ее санок и перетащили гроб через бугорок, на котором он остановился. Она молча кивнула мне. Я – ей. И опять, от столба к столбу, пошла к отцу.
2-й ведущий: В 1970 г., на вечере в честь 60-летия поэтессы, одна из сотрудниц Радиокомитета рассказала, что в суровые, голодные дни Ольга Федоровна подарила ей луковицу: “Возьми, тебе нужней, у тебя дети”. По тем временам это был просто царский подарок. “И вот сегодня – сказала женщина, -я хочу с благодарностью вернуть старый долг”. Тут выбежала внучка выступавшей: она несла корзину, но не с цветами, а с большими разросшимися луковицами с длинными зелеными стрелками.
1-й ведущий: Берггольц не только выступала по радио, часто вместе с бригадой артистов она выбиралась на фронт, который проходил совсем рядом с городом, читала свои стихи бойцам, защищавшим Ленинград.
4-й чтец: (стихотворение “Дачный полустанок…”)
…Здесь шумел когда-то детский лагерь
На веселых ситцевых полях…
Всю в ромашках, в пионерских флагах,
Как тебя любила я, земля!Это фронт сегодня. Сотня метров
До того, как смерть готовит мне.
Но сегодня тихо. Даже ветра
Нет совсем. Легко звучать струне.
Знаю, смерти нет: не подкрадется,
Не задушит медленно она,-
Просто жизнь сверкнет и оборвется,
Точно песней полная струна.
…Как сегодня тихо здесь, на фронте.
Вот среди развалин, над трубой,
Узкий месяц встал на горизонте,
Деревенский месяц молодой.
И звенит, звенит струна в тумане,
О великой радости моля…
Всю в крови, в тяжелых, ржавых ранах
Я люблю, люблю тебя, земля!
2-й ведущий: Когда писала эти стихи, медленно, но неотвратимо умирал ее муж –Н.Молчанов. тяжелобольной, обессиленный от невзгод и недоедания, он таял на глазах. Руководство Радиокомитета решило помочь О.Берггольц с мужем эвакуироваться на Большую землю. Назначались сроки. Но каждый раз то что-то срывалось: то и она откладывала отъезд. 29 января 1942г. Н.Молчанов умер.
5-чтец: (стихотворение “Был день как день”)
Был день как день.
Ко мне пришла подруга,
Не плача, рассказала, что вчера
Единственного схоронила друга,
И мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла найти слова,
Я тоже – ленинградская вдова.
1-й ведущий: (фоном звучит “Седьмая симфония Д.Шостоковича) С июля 1941 г. в осажденном городе писал свою “Седьмую симфонию” композитор Дмитрий Шостакович. Он посвятил ее Ленинграду.
Ольга Берггольц: “Первые звуки “Седьмой симфонии” чисты и образны. Их слушаешь жадно и удивленно – так вот как мы когда-то жили, до войны, как мы счастливы-то были, как свободны, сколько простора и тишины было вокруг. Эту музыку хочется слушать без конца. Но внезапно и очень тихо раздается сухое потрескивание, сухая дробь барабанов. Начинают перекликаться инструменты оркестра. Война. Барабаны уже гремят так неистово, что трудно дышать. От них никуда не деться. Это враг на подступах к Ленинграду. Он грозит гибелью. Товарищи, это о нас, это о сентябрьских днях Ленинграда. Это наша великая бесслезная скорбь о наших родных и близких – защитниках Ленинграда… В 4-й части тема войны переходит в тему грядущей победы, и немыслимой силы достигает торжественное, грозное ликование музыки. Товарищи, мы обязательно победим. Мы готовы на все испытания, которые еще нас ожидают, готовы во имя торжества жизни. Об этом свидетельствует Ленинградская симфония, созданная в нашем осажденном, голодающем, лишенном света и тепла, сражающемся городе”.
2-й ведущий: 18 января 1943г ленинградская блокада была прервана. Люди услышали, наконец, по радио: “Ленинградцы! Милые друзья! Товарищи по оружию и всем тяготам фронтовой жизни! Блокада прорвана. Поздравляем вас, дорогие! Это еще не окончательная победа, но радостное ее предвестие. Мы соединились со всей страной. Мы вздохнем теперь полной грудью и, как никогда, уверены, что недалека теперь окончательная победа над фашизмом”.
Звучит запись голоса О.Берггольц:
Что может враг? Разрушить и убить. И только-то?
А я могу любить…
А мне не счесть души моей богатства.
А я затем хочу и буду жить,
Чтоб всю ее, как дань людскому братству,
На жертвенник всемирный положить.
Грозишь? Грози. Свисти со всех сторон.
Мы победили. Ты приговорен.
Обстрел затих. Зарею полон город,
Сменяются усталые дозоры,
На улицах пустынно и светло,
Сметают в кучи дворники стекло,
И неустанным эхом повторен
Щемящий, тонкий, шаркающий звон,
И радуги бегут по тротуарам
В стеклянных брызгах.
В городе весна,
Разбитым камнем пахнет и пожаром,
В гранитный берег плещется волна,
Как сотни лет плескалась.
Тишина.
1-ведущий: Розы растут на братских могилах Пискаревского кладбища. Огромны они, братские могилы. Много их. Полмиллиона ленинградцев покоится здесь! Бесконечны гранитные плиты с высеченными датами: “1941”, “1942”. Идут на кладбище поклониться праху героев люди. Здесь старые ленинградцы, пережившие блокаду… Молодежь, пионеры, иностранные гости. Горот вечный огонь.
Звучит запись голоса О.Берггольц:
“Когда Ленинградский Совет депутатов трудящихся предложил мне сделать надпись на Пискаревском кладбище, надпись, которая должна быть высечена на гранитной стене, не скрою, что вначале это предложение испугало меня. Но архитектор Левинсон сказал мне как-то: “Поедемте на кладбище”. Был ненастный, осенний ленинградский день, когда мы пробрались на окраину Ленинграда. Мы шли среди еще абсолютно неоформленных курганов, а не могил. Но уже за ними была огромная гранитная стена, и там стояла женщина с дубовым венком в руках. Невыносимое чувство печали, скорби, полного отчуждения настигли меня в ту минуту, когда я шла по этим мосткам, по этой страшной земле, мимо этих огромных холмов-могил, к этой еще слепой и безгласной стене. Нет, я вовсе не думала, что именно я должна дать этой стене голос.
Но ведь кто-то должен был дать ей это – слова и голос. И, кроме того, была такая ненастная ленинградская осень, и казалось мне, что времени уже не оставалось. Я поглядела вокруг, на эти страшнейшие и героические могилы, и вдруг подумала, что нельзя сказать проще и определенней, чем:
Здесь лежат ленинградцы,
Здесь горожане – мужчины, женщины, дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы…
Всею жизнью своею
Они защищали тебя, Ленинград,
Колыбель революции,
Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем:
Так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням,
Никто не забыт, и ничто не забыто!”
6-й чтец: (стихотворение С. Давыдова “Осень на Пискаревском”)
Проливная пора в зените,
Дачный лес почернел и гол.
Стынет памятник
На граните –
Горевые слова Берггольц.* * *
Ленинградец душой и родом,
Болен я сорок первым годом,
Пискаревка во мне живет, –
Здесь лежит половина города
И не знает, что дождь идет.
Наши матери, наши дети
Превратились в эти холмы…
Больше всех,
Больше всех на свете
Мы фашизм ненавидим.
Мы!
1-й ведущий: “Здесь оставлено сердце мое”, – писала О. Берггольц о своем городе. Ее голос был голосом Ленинграда. Он дарил людям надежду, помогая им жить и бороться.
Источник
Ольга Берггольц: “Я говорю с тобой под свист снарядов…”
16 мая исполнится 105 лет со дня рождения Ольги Берггольц
Имя Ольги Берггольц для читателей всегда будет неразрывно связано с трагическими событиями блокады Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. Имя этой хрупкой, изящной женщины навсегда станет символом стойкости и мужества ленинградцев.
С городом на Неве связана вся жизнь Ольги Федоровны: здесь 3 (16) мая 1910 года она родилась, на окраине Невской заставы прошло детство, затем была учеба в трудовой школе, участие в литературном объединении 
рабочей молодежи “Смена”, где встретила Ольга Берггольц своего первого мужа — поэта Бориса Корнилова. Новый этап в становлении поэтессы — учеба на высших курсах при Институте истории искусств, где преподавали такие светила, как Юрий Тынянов, Борис Эйхенбаум, Виктор Шкловский. Перед студентами выступали поэты Эдуард Багрицкий, Владимир Маяковский, Иосиф Уткин. В 1930 году Ольга Берггольц после развода выходит замуж за однокурсника Николая Молчанова, с которым будет рядом до его смерти в блокадном Ленинграде в 1942 году.
Не миновала поэтессу и волна репрессий. 13 декабря 1938 года она была арестована по обвинению “в связи с врагами народа”. После допросов и истязаний, когда из арестованной, невзирая на ее беременность, выбивали признание и имена “соучастников”, Ольга Федоровна потеряла ребенка. 3 июля 1939 года она была освобождена и полностью реабилитирована.
Но самые тяжкие испытания были впереди. Великая Отечественная война… “Вставай, страна огромная…”
Блокада Ленинграда стала одной из самых трагических страниц в судьбе Ольги Берггольц и в истории Великой Отечественной войны. Длилась блокада 872 дня — с 8 сентября 1941 года по 27 января 1944 года (блокадное кольцо было прорвано 18 января 1943 года).
Голод, холод, смерть — все это стало страшной реальностью. Нереальным казалось одно: как ленинградцы находили силы и мужество, чтобы не просто жить, но и помогать друг другу, трудиться на нужды фронта (военные заводы продолжали работать и в осажденном городе), а помимо этого еще и находить в себе силы для творчества.
Всем известна Ленинградская симфония Дмитрия Шостаковича, прозвучавшая из осажденного города как символ непокоренности и веры в победу. Не меньшая роль отводилась и поэтическому слову, звучавшему во взятом во вражеское кольцо Ленинграде.
С первых дней блокады представители творческой интеллигенции встали в ряды защитников города. Ольга Берггольц говорит об этом в стихотворении “В 1941 году в Ленинграде”:
У Фонтанного дома, у Фонтанного дома,
у подъездов, глухо запахнутых,
у резных чугунных ворот
гражданка Анна Андреевна Ахматова,
поэт Анна Ахматова
на дежурство ночью встает.
Свое “дежурство” несла в любимом городе и сама Ольга Берггольц. Ее голос звучал из репродукторов в осажденном Ленинграде и фактически стал душой города, вселяя надежду и мужество, призывая жить вопреки всему.
В августе 1941 года Ольга Берггольц делает такую запись, передающую единый порыв жителей города: “Немцы неистово рвутся к Ленинграду.
Ленинградцы строят баррикады на улицах, готовясь, если понадобится, к уличным боям”. И в это же время рождаются поэтические строки, ставшие своеобразной клятвой защитников Ленинграда:
…Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна…
…Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады —
мы не покинем наших баррикад…
…Мы будем драться с беззаветной силой,
мы одолеем бешеных зверей,
мы победим, клянусь тебе, Россия,
от имени российских матерей.
И эти слова — “Я говорю с тобой под свист снарядов… Я говорю с тобой из Ленинграда…” — станут смыслом жизни Ольги Федоровны Берггольц на протяжении всей блокады. Она живет единым порывом с ленинградцами, она борется, она каждый день совершает подвиг, и это ее голос, звучащий по радио, входит в каждый дом и дает силы, чтобы выстоять…
В стихотворении “Из блокнота сорок первого года” Ольга Берггольц говорит слова, которые мог произнести каждый ленинградец, поскольку абсолютно все районы города подвергались артобстрелу и бомбежке во время налетов фашистской авиации:
Я не дома, не города житель,
не живой и не мертвый — ничей:
я живу между двух перекрытий,
в груде сложенных кирпичей…
8 марта 1942 года, в Международный женский день, Ольга Берггольц в стихотворении “Ленинградке” размышляет о том, как блокада легла на женские плечи:
Еще тебе такие песни сложат,
Так воспоют твой облик и дела,
Что ты, наверно, скажешь: — Не похоже.
Я проще, я угрюмее была.
Мне часто было страшно и тоскливо,
Меня томил войны кровавый путь,
Я не мечтала даже стать счастливой,
Мне одного хотелось: отдохнуть…
Да, отдохнуть ото всего на свете —
От поисков тепла, жилья, еды.
От жалости к своим исчахшим детям,
От вечного предчувствия беды,
От страха за того, кто мне не пишет
(Увижу ли его когда-нибудь),
От свиста бомб над беззащитной крышей,
От мужества и гнева отдохнуть…
И в это время, на войне, считает Ольга Берггольц, женщина становится матерью для каждого воина:
Солдат метался: бред его терзал.
Горела грудь. До самого рассвета
он к женщинам семьи своей взывал,
он звал, тоскуя: — Мама, где ты, где ты?
Искал ее, обшаривая тьму…
И юная дружинница склонилась
и крикнула — сквозь бред и смерть — ему:
— Я здесь, сынок! Я здесь, я рядом, милый!
И он в склоненной мать свою узнал.
О.Берггольц, видя подвиг женщин в осажденном городе, проводит историческую параллель со всеми женщинами Земли Русской и вспоминает Ярославну, ждущую возвращения из похода князя Игоря. Так, события ХІІ века и жизнь в Ленинграде, не сдающемся врагу, поэтесса объединяет образом женщины, ожидающей своего возлюбленного:
Так некогда, друга отправив в поход,
на подвиг тяжелый и славный,
рыдая, глядела века напролет
со стен городских Ярославна.
Тяжелые утраты не миновали Ольгу Федоровну Берггольц. В ноябре 1941 года ее муж Николай Степанович Молчанов тяжело заболел и был помещен в госпиталь. Когда Ольга Берггольц пришла навестить его, как раз принесли больничную похлебку, и Николай Степанович предложил жене съесть часть супа. Ольга Федоровна рассказывала, что не могла оторваться от этой пустой, но горячей похлебки, а когда посмотрела на мужа, тот уже был мертв.
В поэме “Февральский дневник”, написанной в январе — феврале 1942 года, когда ленинградцы особенно страдали от холода (не спасали самодельные печки-буржуйки, которые топились мебелью и практически не держали тепло), Ольга Берггольц описывает страшные реалии повседневности:
А город был в дремучий убран иней.
Уездные сугробы, тишина.
Не отыскать в снегах трамвайных линий,
одних полозьев жалоба слышна.
Скрипят, скрипят по Невскому полозья…
… А девушка с лицом заиндевелым,
упрямо стиснув почерневший рот,
завернутое в одеяло тело
на Охтенское кладбище везет.
Везет, качаясь, — к вечеру добраться б…
Глаза бесстрастно смотрят в темноту.
Скинь шапку, гражданин.
Провозят ленинградца,
погибшего на боевом посту.
Скрипят полозья в городе, скрипят…
Как многих нам уже не досчитаться!
Но мы не плачем: правду говорят,
что слезы вымерзли у ленинградцев.
Но в страшной действительности поэтесса видит грядущее: день освобождения, до которого, к несчастью, доживут не все:
— Ты сдашься, струсишь, —
бомбы нам кричали,
забьешься в землю, упадешь ничком…
Дрожа, запросят плена, как пощады,
не только люди — камни Ленинграда.
Но мы стояли на высоких крышах
с закинутою к небу головой,
не покидали хрупких наших вышек,
лопату сжав немеющей рукой.
…Наступит день, и, радуясь, спеша,
еще печальных не убрав развалин,
мы будем так наш город украшать,
как люди никогда не украшали.
Эти стихи, звучавшие по радио, давали надежду измученным, истощенным людям, вселяли веру в то, что наступит день освобождения. И свой труд Ольга Берггольц не считала подвигом, она просто жила одним дыханием с городом:
Я никогда героем не была.
Не жаждала ни славы, ни награды.
Дыша одним дыханьем с Ленинградом,
я не геройствовала, а жила.
В Доме радио Ольга Федоровна Берггольц работала все дни блокады, почти ежедневно ведя радиопередачи, которые позднее вошли в ее книгу “Говорит Ленинград”. Поэтесса была награждена орденом Ленина, орденом Трудового Красного Знамени и медалями.
После окончания Великой Отечественной войны на гранитной стеле Пискаревского мемориального кладбища, где похоронены 470 000 ленинградцев, умерших во время блокады и погибших в боях при защите города, были высечены стихотворные строки Ольги Берггольц:
Здесь лежат ленинградцы.
Здесь горожане —
мужчины, женщины, дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы.
Всею жизнью своею
Они защищали тебя, Ленинград,
Колыбель революции.
Их имен благородных
мы здесь перечислить не сможем,
Так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням:
Никто не забыт и ничто не забыто.
В 1994 году Ольге Берггольц присвоено звание “Почетный гражданин Санкт-Петербурга”. Умерла Ольга Федоровна 13 ноября 1975 года в Ленинграде. Ее просьба похоронить ее на Пискаревском мемориальном кладбище не была выполнена. Похоронена Ольга Берггольц на Литераторских мостках Волковского кладбища.
О подвиге Ольги Берггольц пишет Валентина Дроздовская в стихотворении “Говорит Ленинград”:
И перепало людям нелюдское.
И город в муках был неустрашим.
И женщина, у микрофона стоя.
Вседневно разговаривала с ним.
Ни камня, ни волны на поруганье!
(О, только б кругом студия не шла.)
И было в Доме радио дыханье
Единственным источником тепла.
И невесом, как пропитанье птичье,
Был суточный паек зловещ и свят…
О, как тебя во всём твоем величье
Оставшиеся жить благословят!
И надо каждый день в разгуле смерти.
Девчоночью откидывая прядь,
Политсестрой,
Душою Невской тверди
У микрофона женщине стоять.
Наталья ЧЕРКЕС,
учитель русского языка и литературы средней школы
№ 1 Скиделя Гродненского района,
лауреат VI Международного Пушкинского конкурса
для учителей русского языка и литературы стран СНГ и Балтии.
Источник
Рецензии на книгу « Говорит Ленинград » Ольга Берггольц
Давно являюсь поклонником творчества О.Ф. Берггольц, поэтому и решил приобрести это издание, которое меня заинтересовало оформлением и содержанием. НО! После приобретения и детального ознакомления с книгой разочаровался в этой покупке. Несмотря на качественную бумагу, твёрдую глянцевую обложку, содержимое (особенно — стихи!) вообще НЕ прошло корректуру (возникло впечатление, что стихотворения просто копировались с сомнительного, на мой взгляд, сайта "РуСтих").
Так, эссе "Наша победа" на стр. 90 заканчивается абракадаброй: текст — набор нечитаемых символов.
Хронологический порядок стихотворений нарушен настолько, что теряется вся логика повествования. Кроме того, нет системы в датах написания стихотворений (где-то даты есть, где-то нет, а есть и абсурдизм — так на стр. 317 годом написания известного стихотворения "Я говорю с тобой под свист снарядов" стоит 1940 г., что неверно; стихотворение написано 22.08.1941 г.).
Изобилируют опечатками и сами стихотворения. Так "Второе письмо на Каму" на стр. 282 содержит вообще не принадлежащие О.Ф. Берггольц слова: вместо ". как изголодано голодом тело твое. " (да не писала Ольга Фёдоровна такое!) должно быть ". как врагами изранено тело твое"! Стихотворение "От сердца к сердцу" — вообще кошмар! ("Я выбрал. " вместо "Я выбрала. ", "моногодушной" вместо "многодушной", "многоязычной" вместо "многоязыкой", "Все слышат, все" вместо "Все слышат всё. ") и т.д. и т.п. Я уже не говорю о "мелких" опечатках — дефектах орфографии и пунктуации.
Не книга — сплошное разочарование! Тем более — за такие деньги! НЕ рекомендую.
Источник
Ольга берггольц говорит ленинград анализ
Ольга Берггольц — блокадная муза Ленинграда
Ее называли ленинградской Мадонной. Ольга Берггольц стала одним из символов блокады, ее стихи подчеркнули стойкость ленинградцев и их любовь к своему городу.
Это Ольге Берггольц принадлежат строки «Никто не забыт и ничто не забыто»
Пришла война, а с ней и блокада.
Ее должны были эвакуировать вместе с мужем, но в 1941 году муж, Николай Молчанов, умирает, и Ольга Федоровна принимает решение остаться.
И произошло удивительное. Из малоизвестной поэтессы появилась ленинградская Мадонна, муза блокадного города! В это время Берггольц создала свои лучшие поэмы, посвящённые защитникам Ленинграда: «Февральский дневник» (1942), «Ленинградскую поэму»
Берггольц не могла сидеть сложа руки. В первые же дни блокады она пришла в Ленинградское отделение Союза писателей, и спросила, где и чем она может быть полезна. Ольгу направила в распоряжение литературно-драматической редакции Ленинградского радио.
Именно на радио Берггольц и стала знаменита.
Ее голоса ждали измученные и голодные, но непокоренные ленинградцы. Ее голос стал голосом Ленинграда. Именно Берггольц принадлежит знаменитые слова: «Никто не забыт, и ничто не забыто».
Во время блокады у Берггольц не было особых привилегий и дополнительных пайков. Когда блокада была прорвана и Ольгу Федоровну отправили в Москву, врачи диагностировали у нее дистрофию. Зато потом, по словам самой же Берггольц, для нее началась «сытая» жизнь.
К сожалению, эта женщина так и не была никогда по-настоящему счастлива. Может быть, только. в блокаду, когда она чувствовала себя матерью и защитницей всех ленинградских детей.
Стихи о блокаде Ленинграда
Фашистам не удалось взять
Ленинград штурмом.
Они замкнули
вокруг него кольцо блокады.
. Я говорю с тобой под свист снарядов,
угрюмым заревом озарена.
Я говорю с тобой из Ленинграда,
страна моя, печальная страна.
Кронштадтский злой, неукротимый ветер
в мое лицо закинутое бьет.
В бомбоубежищах уснули дети,
ночная стража встала у ворот.
Над Ленинградом — смертная угроза.
Бессонны ночи, тяжек день любой.
Но мы забыли, что такое слезы,
что называлось страхом и мольбой.
Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады —
мы не покинем наших баррикад.
И женщины с бойцами встанут рядом,
и дети нам патроны поднесут,
и надо всеми нами зацветут
старинные знамена Петрограда.
Руками сжав обугленное сердце,
такое обещание даю
я, горожанка, мать красноармейца,
погибшего под Стрельною в бою:
Мы будем драться с беззаветной силой,
мы одолеем бешеных зверей,
мы победим, клянусь тебе, Россия,
от имени российских матерей.
. Я буду сегодня с тобой говорить,
товарищ и друг мой ленинградец,
о свете, который над нами горит,
о нашей последней отраде.
Товарищ, нам горькие выпали дни,
грозят небывалые беды,
но мы не забыты с тобой, не одни, —
и это уже победа.
Смотри — материнской тоской полна,
за дымной грядой осады,
не сводит очей воспаленных страна
с защитников Ленинграда.
Так некогда, друга отправив в поход,
на подвиг тяжелый и славный,
рыдая, глядела века напролет
со стен городских Ярославна.
Молила, чтоб ветер хоть голос домчал
до друга сквозь дебри и выси.
А письма летят к Ленинграду сейчас,
как в песне, десятками тысяч.
Сквозь пламя и ветер летят и летят,
их строки размыты слезами.
На ста языках об одном говорят:
«Мы с вами, товарищи, с вами!»
А сколько посылок приходит с утра
сюда, в ленинградские части!
Как пахнут и варежки, и свитера
забытым покоем и счастьем.
И нам самолеты послала страна, —
да будем еще неустанней! —
их мерная, гулкая песня слышна,
и видно их крыльев блистанье.
Товарищ, прислушайся, встань, улыбнись
и с вызовом миру поведай:
— За город сражаемся мы не одни, —
и это уже победа.
Спасибо. Спасибо, родная страна,
за помощь любовью и силой.
Спасибо за письма, за крылья для нас,
за варежки тоже спасибо.
Спасибо тебе за тревогу твою —
она нам дороже награды.
О ней не забудут в осаде, в бою
защитники Ленинграда.
Мы знаем — нам горькие выпали дни,
грозят небывалые беды.
Но Родина с нами, и мы не одни,
и нашею будет победа.
16 октября 1941
Разговор с соседкой
Пятое декабря 1941 года.
Идет четвертый месяц блокады.
До пятого декабря воздушные
тревоги длились по
десять — двенадцать часов.
Ленинградцы получали от 125
до 250 граммов хлеба.
Дарья Власьевна, соседка по квартире,
сядем, побеседуем вдвоем.
Знаешь, будем говорить о мире,
о желанном мире, о своем.
Вот мы прожили почти полгода,
полтораста суток длится бой.
Тяжелы страдания народа —
наши, Дарья Власьевна, с тобой.
О, ночное воющее небо,
дрожь земли, обвал невдалеке,
бедный ленинградский ломтик хлеба —
он почти не весит на руке.
Для того чтоб жить в кольце блокады,
ежедневно смертный слышать свист —
сколько силы нам, соседка, надо,
сколько ненависти и любви.
Столько, что минутами в смятенье
ты сама себя не узнаешь:
— Вынесу ли? Хватит ли терпенья?
— Вынесешь. Дотерпишь. Доживешь.
Дарья Власьевна, еще немного,
день придет — над нашей головой
пролетит последняя тревога
и последний прозвучит отбой.
И какой далекой, давней-давней
нам с тобой покажется война
в миг, когда толкнем рукою ставни,
сдернем шторы черные с окна.
Пусть жилище светится и дышит,
полнится покоем и весной.
Плачьте тише, смейтесь тише, тише,
будем наслаждаться тишиной.
Будем свежий хлеб ломать руками,
темно-золотистый и ржаной.
Медленными, крупными глотками
будем пить румяное вино.
А тебе — да ведь тебе ж поставят
памятник на площади большой.
Нержавеющей, бессмертной сталью
облик твой запечатлят простой.
Вот такой же: исхудавшей, смелой,
в наскоро повязанном платке,
вот такой, когда под артобстрелом
ты идешь с кошелкою в руке.
Дарья Власьевна, твоею силой
будет вся земля обновлена.
Этой силе имя есть — Россия.
Стой же и мужайся, как она!
Из февральского дневника
I
Был день как день.
Ко мне пришла подруга,
не плача, рассказала, что вчера
единственного схоронила друга,
и мы молчали с нею до утра.
Какие ж я могла найти слова,
я тоже — ленинградская вдова.
Мы съели хлеб,
что был отложен на день,
в один платок закутались вдвоем,
и тихо-тихо стало в Ленинграде.
Один, стуча, трудился метроном.
И стыли ноги, и томилась свечка.
Вокруг ее слепого огонька
образовалось лунное колечко,
похожее на радугу слегка.
Когда немного посветлело небо,
мы вместе вышли за водой и хлебом
и услыхали дальней канонады
рыдающий, тяжелый, мерный гул:
то Армия рвала кольцо блокады,
вела огонь по нашему врагу.
II
А город был в дремучий убран иней.
Уездные сугробы, тишина.
Не отыскать в снегах трамвайных линий,
одних полозьев жалоба слышна.
Скрипят, скрипят по Невскому полозья.
На детских санках, узеньких, смешных,
в кастрюльках воду голубую возят,
дрова и скарб, умерших и больных.
Так с декабря кочуют горожане
за много верст, в густой туманной мгле,
в глуши слепых, обледеневших зданий
отыскивая угол потеплей.
Вот женщина ведет куда-то мужа.
Седая полумаска на лице,
в руках бидончик — это суп на ужин.
Свистят снаряды, свирепеет стужа.
— Товарищи, мы в огненном кольце.
А девушка с лицом заиндевелым,
упрямо стиснув почерневший рот,
завернутое в одеяло тело
на Охтинское кладбище везет.
Везет, качаясь,— к вечеру добраться б.
Глаза бесстрастно смотрят в темноту.
Скинь шапку, гражданин!
Провозят ленинградца,
погибшего на боевом посту.
Скрипят полозья в городе, скрипят.
Как многих нам уже недосчитаться!
Но мы не плачем: правду говорят,
что слезы вымерзли у ленинградцев.
Нет, мы не плачем. Слез для сердца мало.
Нам ненависть заплакать не дает.
Нам ненависть залогом жизни стала:
объединяет, греет и ведет.
О том, чтоб не прощала, не щадила,
чтоб мстила, мстила, мстила, как могу,
ко мне взывает братская могила
на Охтинском, на правом берегу.
III
Как мы в ту ночь молчали, как молчали.
Но я должна, мне надо говорить
с тобой, сестра по гневу и печали:
прозрачны мысли и душа горит.
Уже страданьям нашим не найти
ни меры, ни названья, ни сравненья.
Но мы в конце тернистого пути
и знаем — близок день освобожденья.-
Наверно, будет грозный этот день
давно забытой радостью отмечен:
наверное, огонь дадут везде,
во все дома дадут, на целый вечер.
Двойною жизнью мы сейчас живем:
в кольце, во мраке, в голоде, в печали
мы дышим завтрашним,
свободным, щедрым днем,
мы этот день уже завоевали.
Я никогда героем не была,
не жаждала ни славы, ни награды.
Дыша одним дыханьем с Ленинградом,
я не геройствовала, а жила.
И не хвалюсь я тем, что в дни блокады
не изменяла радости земной,
что как роса сияла эта радость,
угрюмо озаренная войной.
И если чем-нибудь могу гордиться,
то, как и все друзья мои вокруг,
горжусь, что до сих пор могу трудиться,
не складывая ослабевших рук.
Горжусь, что в эти дни, как никогда,
мы знали вдохновение труда.
В грязи, во мраке, в голоде, в печали,
где смерть как тень тащилась по пятам,
такими мы счастливыми бывали,
такой свободой бурною дышали,
что внуки позавидовали б нам.
О да, мы счастье страшное открыли —
достойно не воспетое пока,—
когда последней коркою делились,
последнею щепоткой табака;
когда вели полночные беседы
у бедного и дымного огня,
как будем жить,
когда придет победа,
всю нашу жизнь по-новому ценя.
И ты, мой друг, ты даже в годы мира,
как полдень жизни, будешь вспоминать
дом на проспекте Красных Командиров,
где тлел огонь и дуло от окна.
Ты выпрямишься, вновь, как нынче, молод.
Ликуя, плача, сердце позовет
и эту тьму, и голос мой, и холод,
и баррикаду около ворот.
Да здравствует, да царствует всегда
простая человеческая радость,
основа обороны и труда,
бессмертие и сила Ленинграда!
Да здравствует суровый и спокойный,
глядевший смерти в самое лицо,
удушливое вынесший кольцо
как Человек,
как Труженик,
как Воин!
Сестра моя, товарищ, друг и брат,
ведь это мы, крещенные блокадой!
Нас вместе называют — Ленинград,
и шар земной гордится Ленинградом.
Двойною жизнью мы сейчас живем:
в кольце и стуже, в голоде, в печали,
мы дышим завтрашним,
счастливым, щедрым днем,—
мы сами этот день завоевали.
И ночь ли будет, утро или вечер,
но в этот день мы встанем и пойдем
воительнице-армии навстречу
в освобожденном городе своем.
Мы выйдем без цветов,
в помятых касках,
в тяжелых ватниках, в промерзших
полумасках,
как равные, приветствуя войска.
И, крылья мечевидные расправив,
над нами встанет бронзовая Слава,
держа венок в обугленных руках.
Январь — февраль 1942
Моя медаль
Третьего июня 1943 года тысячам ленинградцев были
вручены первые медали «За оборону Ленинграда».
. Осада длится, тяжкая осада,
невиданная ни в одной войне.
Медаль за оборону Ленинграда
сегодня Родина вручает мне.
Не ради славы, почестей, награды
я здесь жила и все могла снести:
медаль «За оборону Ленинграда»
со мной как память моего пути.
Ревнивая, безжалостная память!
И если вдруг согнет меня печаль,—
я до тебя тогда коснусь руками,
медаль моя, солдатская медаль.
Я вспомню все и выпрямлюсь, как надо,
чтоб стать еще упрямей и сильней.
Взывай же чаще к памяти моей,
медаль «За оборону Ленинграда».
. Война еще идет, еще — осада.
И, как оружье новое в войне,
сегодня Родина вручила мне
медаль «За оборону Ленинграда».
После войны на гранитной стеле Пискаревского мемориального кладбища, где покоятся 470 000 ленинградцев, умерших во время Ленинградской блокады и в боях при защите города, были высечены именно её слова:
«Здесь лежат ленинградцы.
Здесь горожане — мужчины, женщины, дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы.
Всею жизнью своею
Они защищали тебя, Ленинград,
Колыбель революции.
Их имён благородных мы здесь перечислить не сможем,
Так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням:
Никто не забыт и ничто не забыто»
После войны выходит книга «Говорит Ленинград» о работе на радио во время войны.
Написала пьесу «Они жили в Ленинграде», поставленную в театре А. Таирова.
В 1952 году — цикл стихов о Сталинграде. После командировки в освобождённый Севастополь создала трагедию «Верность» (1954).
Новой ступенью в творчестве Берггольц явилась прозаическая книга «Дневные звёзды» (1959), позволяющая понять и почувствовать «биографию века», судьбу поколения.
Умерла Ольга Берггольц в Ленинграде 13 ноября 1975 года[10]. Похоронена на Литераторских мостках Волковского кладбища.
Библиография
Фильмография
Экранизации
Награды и премии
Сталинская премия третьей степени (1951) — за поэму «Первороссийск» (1950)
орден Ленина (1967)
орден Трудового Красного Знамени (1960)
медаль «За оборону Ленинграда» (1943)
медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
Почётный гражданин Санкт-Петербурга (1994)
Адреса в Ленинграде
Улица Рубинштейна, 7 («слеза социализма»).
1932—1943 годы — дом-коммуна инженеров и писателей получившее яркое прозвище «Слеза социализма» — улица Рубинштейна, 7, кв. 30.
Последние годы жизни — дом № 20 на набережной Чёрной речки[15].
Память
Именем Ольги Берггольц названа улица в Невском районе и сквер во дворе дома № 20 по набережной Чёрной речки в Приморском районе в Санкт-Петербурга. Также именем Ольги Берггольц названа улица в центре Углича.
Памятная доска на здании бывшей школы в Богоявленском монастыре Углича, где Ольга Берггольц училась с 1918 по 1921 гг.
Мемориальные доски Ольге Берггольц установлены на здании бывшей школы в Богоявленском монастыре Углича, где она училась с 1918 по 1921 гг. и на улице Рубинштейна, 7, где она жила. Ещё один бронзовый барельеф её памяти установлен при входе в Дом радио. Памятник Ольге Берггольц также установлен во дворе Ленинградского областного колледжа культуры и искусства на Гороховой, 57-а: где в годы Великой Отечественной войны был госпиталь.
В 1994 году Ольге Берггольц присвоено звание «Почётный гражданин Санкт-Петербурга».
17 января 2013 года, к 70-летию прорыва блокады Ленинграда в Санкт-Петербурге в школе № 340 Невского района был открыт музей Ольги Берггольц. Экспозиция состоит из четырёх выставочных разделов — «Комната Ольги Берггольц», «Блокадная комната», «Место памяти» и «История микрорайона и школы».
К 100-летию со дня рождения поэтессы, в 2010 году, петербургский театр «Балтийский дом» поставил спектакль «Ольга. Запретный дневник» (режиссёр Игорь Коняев, в главной роли Эра Зиганшина.
Источник
Имя на поэтической поверке. Ольга Берггольц
У мэтра российской поэзии Евгения Евтушенко – есть замечательный поэтический цикл – под названием: «Поэты русские», состоящий из 78 стихотворений о наших поэтах, разных столетий.
Русской советской поэтессе Ольге Фёдоровне Берггольц, посвящены следующие строгие строки:
«Ольга Берггольц».
1910 — 1975
«У Победы лицо не девчоночье,
А оно как могильный ком.
У Победы лицо не точёное,
А очерченное штыком.
У Победы лицо нарыдавшееся
Лоб её, как в траншеях бугор.
У Победы лицо настрадавшееся –
Ольги Фёдоровны Берггольц».
Надо отдать должное Ольга Берггольц – прижизненная легенда, Её до сих пор называют: «Музой блокадного Ленинграда».
Все 900 дней блокады она провела в осаждённом городе. В Доме Радио она работала все дни блокады, почти ежедневно ведя радиопередачи, позднее вошедшие в её книгу: «Говорит Ленинград», выступала на фабриках и заводах, в воинских частях и на кораблях Балтийского флота.
Её редкостные по своему накалу стихи, отражали высокий и гордый дух ленинградцев, вынесших беспримерно тяжкие испытания и невзгоды.
Спустя самое недолгое время тихий голос Ольги Берггольц стал голосом долгожданного друга в застывших и тёмных блокадных ленинградских домах, стал голосом самого Ленинграда.
Это превращение показалось едва ли не чудом: из автора мало кому известных детских книжек и стихов, про которые говорилось: «это мило, славно, приятно – не больше», Ольга Берггольц в одночасье вдруг стала поэтом, олицетворяющим стойкость Ленинграда.
Голос Ольги Берггольц источал небывалую энергию. Она делала репортажи с фронта, читала их по радио. Её голос звенел в эфире три с лишним года. Её голос знали. Её выступления ждали.
Её слова, её стихи входили в замёрзшие, мёртвые дома, вселяли надежду, и жизнь продолжала теплиться.
«Товарищ, нам горькие выпали дни,
Грозят небывалые беды,
Н мы не забыты с тобой, не одни, —
И это уже победа!»
Порой казалось, что с горожанами беседует человек, полный сил и здоровья, но Ольга Фёдоровна, как и все горожане, существовала на голодном пайке.
Однажды её подруга, писательница Вера Кетлинская раздобыла бутылочку рыбьего жира, и приготовилась жарить лепёшки из «причудливого месива, куда основной массой входила кофейная гуща», — позвонила Ольге Фёдоровне и позвала, чтобы поделиться.
Та ответила: «Иду». Идти надо было полтора квартала в темноте на ощупь.
Возле филармонии обо что-то споткнулась, упала на полузанесённого снегом мертвеца.
От слабости и ужаса не смогла подняться, стала застывать …и вдруг услышал прямо над собой голос.
Свой голос. Из репродуктора. Голос несдающегося духа над готовым сдаться телом!
И неслучайно ведь германские фашисты вносят Ольгу Фёдоровну в чёрный список людей которые будут расстреляны сразу же по взятию города.
Символично, после войны на гранитной стеле Пискарёвского мемориального кладбища, где покоятся 470 000 ленинградцев, умерших во время Ленинградской блокады и в боях при защите города, были высечены именно слова, из её стихотворения:
Здесь лежат ленинградцы.
Здесь горожане — мужчины женщины дети.
Рядом с ними солдаты-красноармейцы.
Всею жизнью своею
Они защищали тебя Ленинград,
Колыбель революции.
Их имён благородных мы здесь перечислить не сможем,
Так их много под вечной охраной гранита.
Но знай, внимающий этим камням:
«НИКТО НЕ ЗАБЫТ И НИЧТО НЕ ЗАБЫТО»
Ольга Берггольц как-то сказала, что лучшим своим произведением она считает надпись на Пискарёвском кладбище — "Никто не забыт, ничто не забыто",- которые и впрямь великие слова.
Русская советская поэтесса, прозаик, Ольга Фёдоровна Берггольц родилась 12 мая 1910 года в Санкт Петербурге.
Мать-Мария Тимофеевна Берггольц, отец Фёдор Христофорович Бергольц, врач-хирург (фамилия немецкая по деду со стороны отца).
Кроме неё в семье была ещё младшая сестра Марья. Детские годы прошли на окраине Невской заставы.
С 1918 по 1920 годы жила вместе с семьёй в Угличе в бывших кельях Богоявленского монастыря.
Росла и училась в трудовой школе, которую окончила в 1926 году. Первое стихотворение «Пионерам» было напечатано в газете «Ленинские искры» в 1925 году.
В 1925 году пришла в литературное объединение рабочей молодёжи «Смена», где встретила поэта Бориса Корнилова, первого мужа и отца дочери Иры, с которым позднее училась на Высших курсах при Институте истории и искусств.
Здесь преподавали такие учителя, как Тынянов, Эйхенбаум, Шкловский, выступали Багрицкий, Маяковский, Уткин.
С 1930 года работает в детской литературе, печатается в журнале «Чиж». Поступила на филологический факультет Ленинградского университета. В 1930 – 1931 годах разъездной корреспондент газеты «Советская степь» в Казахстане.
Затем, возвращается в Ленинград, редактирует комсомольскую страницу многотиражной газеты завода «Электросталь».
Писательская работа Ольги Берггольц началась с книжек для детей вышедших в 1929 – 1932 годах, а также с очерков и рассказов, отражающих героику строительства первых пятилеток.
Молодой поэтессе помогал своими советами С.Маршак, внимательно следил за её работой М.Горький.
В1930 году разводится с Борисом Корниловым, с которым не сошлись характерами. Борис Корнилов был талантливый поэт, автор песни «Песня о встречном», положенной на музыку Д.Шостаковича, для фильма «Встречный» -1931 год.
«Нас утро встречает прохладой,
Нас ветром встречает река,
Кудрявая, что ж ты не рада
Весёлому пенью гудка?
Не спи вставай кудрявая!
В цехах звеня,
Страна встаёт со славою
На встречу дня», и так далее…
Борис Корнилов погиб молодым, не успев проявить во всю мощь свой крупный талант, попал под репрессии и был расстрелян 21 февраля 1938 года в Ленинграде.
В 1930 году Ольга Фёдоровна выходит замуж за однокурсника по университету Николая Молчанова, с которым пробудет до его смерти, у неё на руках, от голода, в блокадном городе.
На долю Ольги Фёдоровны выпали тяжёлые испытания. Беды ходили за ней по пятам.
В декабре 1938 года Ольгу Фёдоровну по доносу была арестована и заключена в тюрьму, но в июне 1939 года, проведя, в застенках 137 дней была освобождена.
Беременная она полгода провела в тюрьме, где после пыток родила мёртвого ребёнка, (обе её дочери умерли прежде, Майя и Ира).
В 1940 году Ольгу Фёдоровну восстановили в партии, а в марте 1942года, её отец Фёдор Берггольц за отказ стать осведомителем, был выслан из блокадного Ленинграда, органами НКВД в Минусинск, Красноярского края.
В конце 1942 года, Ольга Фёдоровна, уже похоронив мужа, согласилась слетать в командировку в Москву.
Когда самолёт оторвался от взлётной полосы, заплакала. Впервые.
Летели низко, опасаясь немецких зениток. Над блокадным» кольцом» самолёт атаковали немецкие «мессершмитты», наши «ястребки» сопровождавшие рейс, начали с ними драться, бой шёл над лайнером, видно было как один из истребителей, наших, врезался в землю.
В Москве гостью встретили радушно, удивились, что такая круглолицая – тут ещё не видели людей, отёкших от голода.
За годы блокады Ольга Фёдоровна создала свои лучшие поэмы посвящённые защитникам Ленинграда «Февральский дневник» и «Ленинградскую поэму».
После войны выходит книга «Говорит Ленинград» о работе на радио во время войны, написала пьесу «Они жили в Ленинграде» — поставленную в театре А.Таирова.
После командировки в освобождённый Севастополь создала трагедию «Верность». Новой ступенью в творчестве Ольги Берггольц явилась прозаическая книга «Дневные звёзды» — 1952 год, позволяющая понять и почувствовать «биографию века», судьбу поколения.
Дневники, которые поэтесса вела много лет, при её жизни не увидели света, архив после смерти, был конфискован властями и помещён в спецхран.
Большинство не публиковавшихся в России произведений, из наследства Ольги Фёдоровны, вошли в 3-ий том её сочинений в 1990 году.
С 1946 года, Ольга Фёдоровна оказалась среди тех, немногих людей, от неё не отвернувшихся, кто продолжал посещать её, заботиться о ней, слушать и хранить её стихи, и в первую очередь, эта была Анна Андреевна Ахматова.
Умерла Ольга Фёдоровна Берггольц 13 ноября 1975 года в Ленинграде.
Похоронена на Литературных мостках Волковского кладбища.
Несмотря на прижизненную просьбу писательницы похоронить её на Пискарёвском мемориальном кладбище, где высечены в граните её слова: «Никто не забыт и ничто не забыто», тогдашний глава Ленинграда, ныне забытый П.Романов, отказал писательнице.
Величайшие строки – «Никто не забыт и ничто не забыто» — лучше всяких слов выражают всероссийскую боль и страдание, печаль и память о погибших в блокадном Ленинграде, и выдающуюся роль поэтессы Ольги Фёдоровны Берггольц, в мужественной обороне блокадного Ленинграда.
Советский народ высоко оценил, орденами и медалями, вклад Ольги Фёдоровны Берггольц в дело Победы.
-орден Ленина-1967 год.
-орден Трудового Красного Знамени-1960 год.
-медаль «За оборону Ленинграда-1943 год.
-медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945гг.»
-Сталинская премия третьей степени — 1951год-за поэму «Первороссийск»-1950 год.
-почётный гражданин Санкт-Петербурга-1994 год.
Памятник Ольге Берггольц — установлен во дворе Ленинградского областного колледжа культуры и искусств на ул. Гороховой, где в годы войны Великой Отечественной войны был госпиталь.
Именем Ольги Берггольц названа улица в Невском районе Санкт – Петербурга. Также именем Ольги Берггольц названа улица в центре Углича.
Бронзовый барельеф памяти Ольги Берггольц установлен при входе в Дом радио.
По произведениям Ольги Берггольц поставлены два художественных фильма «Дневные звёзды» — 1966 год (реж,Игорь Таланкин) и «Первороссияне» — 1967 год (реж.Евгений Шифферс).
К 100-летию со дня рождения поэтессы, в 2010году, петербургский театр «Балтийский дом» поставил спектакль «Ольга.Запретный дневник».
Творчество Ольги Берггольц глубоко лирично и очень искренно. В нём звучит напряжённая трагическая нота и в то же время твёрдая убеждённость в правоте своих идеалов своего дела.
Ольгу Фёдоровну Берггольц, по праву называют духовной матерью блокадников, осаждённого Ленинграда.
Из поэтического наследия Ольги Берггольц.
5 декабря 1941 года. Идёт четвёртый месяц блокады. До пятого декабря воздышные тревоги длились по 10 -12 часов. Ленинградцы получали от 125 до 250 граммов хлеба.
«Разговор с соседкой».
Дарья Власьевна, соседка по квартире,
сядем, побеседуем вдвоём,
Знаешь, будем говорить о мире,
о желанном мире, о своём.
Вот мы прожили почти полгода,
полтораста суток длится бой.
Тяжелы страдания народа –
наши, Дарья Власьевна, с тобой.
О, ночное воющее небо,
дрожь земли, обвал невдалеке,
бедный ленинградский ломтик хлеба –
он почти не весит на руке…
Для того чтоб жить в кольце блокады,
ежедневно смертный слушать свист,-
сколько силы нам, соседка, надо,
сколько ненависти и любви…
Столько, что минутами в смятенье
ты сама себя не узнаёшь:
-Вынесу ли? Хватит ли терпенья?
-Вынесешь. Дотерпишь, Доживёшь.
Дарья Власьевна, ещё немного,
день придёт – над нашей головой
пролетит последняя тревога
и последний прозвучит отбой.
И какой далёкой, давней – давней
нам с тобой покажется война
в миг, когда толкнём рукою ставни,
сдёрнем шторы чёрные с окна.
Пусть жилище светится и дышит,
полнится покоем и весной…
Плачьте тише, смейтесь тише, тише,
будем наслаждаться тишиной.
Будет свежий хлеб ломать руками,
тёмно – золотистый и ржаной.
Медленными крупными глотками
будем пить румяное вино.
А тебе – да ведь тебе ж поставят
Памятник на площади большой!
Нержавеющей, бессмертной сталью
Облик твой запечатлят простой.
Вот такой же: исхудавшей, смелой,
в наскоро повязанном платке,
вот такой, когда под артобстрелом
ты идёшь с кошёлкою в руке.
Дарья Властьевна, твоею силой
Будет вся земля обновлена.
Этой силе имя есть – Россия.
Стой же и мужайся, как она!
…И всё не так, и ты теперь иная, поёшь другое, плачешь о другом…
1
О да, я иная, совсем иная!
Как быстро кончается жизнь…
Я так постарела, что ты не узнаешь.
А может, узнаешь? Скажи!
Не стану прощенья просить я, ни клятвы –
напрасной – не стану давать.
Но если – я верю – вернёшься обратно
но если сумеешь узнать,-
давай о взаимных обидах забудем,
побродим, как раньше, вдвоём,-
и плакать, и плакать, и плакать мы будем,
мы знаем с тобою – о чём.
1939 год.
2
Перебирая в памяти былое,
я вспомню песни первые свои:
«Звёзда горит над розовой Невою,
заставские бормочут соловьи…»
…Но годы шли всё горестней и слаще,
земля необозримая кругом.
Теперь – ты прав,
мой первый
и пропащий,-
пою другое,
плачу о другом…
А юные девчонки и мальчишки,
они – том же: сумерки, Нева…
И та же нега в этих песнях дышит,
и молодость по-прежнему права.
1940 год.
Взял неласковую, угрюмою,
С бредом каторжным, с тёмною думою,
С незажившей тоскою вдовьей,
с непрошедшей старой любовью,
не на радость взял за себя,
не по воле взял, а любя.
1942 год.
А я вам говорю, что нет
напрасно прожитых мной лет,
ненужно пройденных путей,
впустую слышанных вестей.
Нет невоспринятых миров,
нет мнимо розданных даров,
любви напрасной тоже нет,
любви обманутой, больной,-
её нетленно – чистый свет
всегда во мне,
всегда со мной.
И никогда не поздно снова
начать всю жизнь,
начать весь путь,
и так, чтоб в прошлом бы – ни слова,
ни стона бы не зачеркнуть.
1952,1960 год.
***
Я люблю сигнал зелёный,
знак свободного пути.
Нелюбимой, невлюблённой,
хорошо одной брести.
Снег легчайший осторожно
вертится у самых губ…
О, я знаю, — всё возможно,
всё сумею, всё смогу.
Разве так уж ты устала,
беспокойная душа,
разве молодости мало,
мира, круглого, как шар?
И твердят во всей природе
зелёные огоньки:
проходите, путь свободен
от любви и от тоски…
Источник