Заметки о роли Сергея Довлатова в современной литературе
Память – величина непостоянная. Как и народная любовь к артистам и писателям, она то и дело внезапно вспыхивает и рассеивается. В последнее время советские эмигранты вновь стали кумирами молодежи. Очередная волна невиданной популярности, например, Иосифа Бродского и Сергея Довлатова, кажется, достигает своего апогея. Что движет неокрепшими умами? Стремление познать наследие классиков или же поверхностное знакомство с их творчеством на волне всеобщей моды?
Массовая заинтересованность личностью Сергея Довлатова возросла после установки памятника в Санкт-Петербурге на улице Рубинштейна. Стоило возникнуть у дома 23 в дверном проеме могучей фигуре писателя и журналиста, как родилась идея картины Алексея Германа-младшего. Отныне стройные ряды юношей и девушек спешат прильнуть плечом к металлическому косяку, дабы сделать фото.
Памятник Сергею Довлатову в Санкт-Петербурге
Кадр из фильма "Конец прекрасной эпохи" (2015). Режиссер: Станислав Говорухин
Кадр из фильма "Довлатов" (2018). Режиссер: Алексей Герман-мл.
Филологи, историки, политики тем временем спорят, определяя место Сергея Довлатова в литературе, подмечая его значимость как журналиста, выясняя причины и следствия эмиграции. Возникают инициативы переименования улиц, государственного дня Довлатова. Молодежь тиражирует вырванные из контекста цитаты писателя, формируя мнение на основе кинематографического образа. Отнюдь не плохо такое положение, ведь даже подобное знакомство с творчеством писателя может перерасти в истинное почитание его творчества, лаконичный язык которого полон юмора и житейской философии.
Сергей Довлатов родился в 1941 году в Уфе, в семье театрального режиссера и актрисы. С 1944 жил в Ленинграде. Первые рассказы он начал писать после возвращения из армии, где с 1962 по 1965 год служил в системе охраны исправительно-трудовых лагерей. По воспоминаниям его друга Иосифа Бродского, Довлатов мобилизовался «как Толстой из Крыма, со свитком рассказов и некоторой ошеломлённостью во взгляде». После армии Довлатов поступил на факультет журналистики Ленинградского университета, который окончил со второй попытки, работал корреспондентом в заводской многотиражке. В 1972-1976 гг. жил в Таллине, трудился в газете «Советская Эстония», после – экскурсоводом в Пушкинском заповеднике «Михайловское». В 1976 он вернулся в Ленинград, работал в журнале «Костер». Писал прозу, но из многочисленных попыток напечататься в советской прессе ничего не вышло. Набор его первой книги был уничтожен по распоряжению КГБ.
С конца 60-х Сергей Довлатов публикуется в самиздате, а в 1976 году появляются первые работы на Западе – за это он был исключен из Союза журналистов СССР. В 1978 году из-за преследования властей он эмигрировал в Вену, а затем перебрался в Нью-Йорк. Именно в Америке увидели свет его книги, и пришло признание.
Представитель третьей волны эмиграции Сергей Довлатов остался фигурой противоречивой и, вероятно, до конца не понятой современным читателем. Определяя его место в мировой литературе не стоит забывать, что он был единственным русским автором, регулярно публиковавшимся в авторитетном американском журнале «New Yorker». Меж тем сам автор отмечал, что, сочиняя на чужом языке, «мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это приводит меня в ужас». Довлатову удалось не утратить себя.
В отличие от своих друзей-эмигрантов имя Довлатова-писателя стало известно лишь за пределами родины. Он осознавал свое положение и считал, что при всей своей нарастающей известности никогда не достигнет такого уровня почитания публикой, как его друг Михаил Барышников. Ни публикации в прессе, ни работа на радио, ни книги не смогли дать ему той славы, что имел танцовщик, бежавший на Запад. Довлатов вспоминал как в хозяйственной лавке Квинса он увидел портрет Барышникова. Это был тот случай, когда артист не нуждался в представлении, даже в далеком Нью Йорке, в самом удаленном районе города его знали в лицо. Без тени зависти Сергей Довлатов радовался за своих успешных друзей. В отличие от многих из них, он ностальгировал по родине и создавал одно за другим произведения, в которых воспроизводил события прошлой жизни («Компромисс», 1981; «Зона», 1982; «Заповедник», 1983; «Наши», 1983). Каждое из сочинений Довлатова биографично, в чертах героев – отражение личности автора.
Сергей Довлатов и Иосиф Бродский
Сегодня опубликованы и доступны многие его сочинения, за исключением тех, которые, согласно завещанию, подлежат запрету к тиражированию. Знакомство с Довлатовым стоит начинать с «Записных книжек». Афористичные зарисовки и городские анекдоты роднят писателя с Антоном Чеховым. Сам Довлатов признается, что «можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. И так далее. Однако похожим быть хочется только на Чехова».
Следуя за классиком, Довлатов определяет для себя роль рассказчика, который повествует о том, как живут люди. Прозаик, по его мнению, знает, как должны жить, писатель – ради чего жить. А он тот самый рассказчик, который просто хочет быть писателем. «Записные книжки» Довлатова – своего рода реабилитация городского анекдота в литературе и отражение современной ему суровой действительности через призму искрометного юмора.
Сергей Довлатов скоропостижно скончался в 1990 году в возрасте 48 лет. За двенадцать лет эмиграции он выпустит 12 книг. В итоге писатель получит признание широкой аудитории как в Америке, так и в Советском Союзе. В вихре политических событий его имя на время позабудется и обретет новую популярность в 2000-х. Можем ли мы уверенно говорить о том, что современный читатель понял и оценил творчество Сергея Довлатова? Скорее всего – нет. Молодое поколение увлеченно познает время, в котором он жил, вслед за ностальгирующими классиками кино, такими как Станислав Говорухин, который пытается уловить уходящую натуру «Конца прекрасной эпохи».
Образ Сергея Довлатова, как любого творческого человека, полон противоречий, а биография – домыслов. Для того, чтобы в полной мере оценить масштаб личности, стоит погрузиться в чтение его произведений, а для определения роли в современной литературе должно пройти время, которое, как известно, всё расставит на свои места.
Источник
В мире прозы Сергея Довлатова
Сергей Донатович Довлатов (З.ХI.1941 — 24.VIII.1990) — один из представителей «третьей» волны литературной эмиграции, сложившейся в 70-90-е годы XX в. Его проза, как и творчество других писателей, покинувших пределы бывшего СССР по политическим соображениям, либо попросту выдворенных властями из страны, — А. Галича, В. Максимова, В. Некрасова, А. Синявского, И. Бродского, В. Буковского, В. Аксенова, В. Войновича, Ф. Горенштейна и др. — составила яркую страницу литературы русского зарубежья.
Сергей Довлатов родился в 1941 г . в Уфе, здесь прошло его раннее детство. С 1945 г . семья переехала в Ленинград. Отец писателя — режиссер, работал в Академическом драматическом театре, затем сочинял фельетоны для эстрады, преподавал в музыкальном училище. Мать, по профессии актриса, но после рождения сына и развода с отцом оставила театр, стала работать корректором. После окончания школы Довлатов поступил на филологический факультет Ленинградского университета, который он не закончил, проучившись два года. Затем следуют годы службы в армии, в войсках охраны в лагерях строгого режима в республике Коми. После демобилизации в 1965 г . работает корреспондентом и журналистом в периодических изданиях Ленинграда и Таллинна («Аврора», «Звезда», «Нева», «Советская Эстония», «Костер»).
В 60-е годы С. Довлатов начал писать, а с середины 60-х пытался опубликовать свою прозу. В 1967, 1969 гг. были напечатаны две повести — «ужасная пролетарская», по выражению самого писателя, «Завтра будет обычный день» и «Интервью». Однако он считал их слабыми и не давал согласия на повторные издания.
Начиная с 1975 г . рассказы Довлатова оказались на Западе, стали публиковаться в журналах «Континент», «Время и мы». Это привело к определенному количеству неприятностей, «на каком-то этапе возникла необходимость выбора между Нью-Йорком и тюрьмой». В 1978 г . следом за женой и дочерью писатель-диссидент эмигрировал в Америку. «Единственной целью моей эмиграции была творческая свобода», — подчеркнул он в интервью журналу «Слово», а также не раз упоминал об этом в своих повестях.
В 1980 г . Довлатов становится одним из организаторов и главным редактором газеты «Новый американец», которая издавалась в течение двух лет, часто выступал на радиостанции «Свобода». В США Довлатов получил возможность заниматься своим главным делом — писать книги и издавать их. Здесь вышли одна за другой: «Невидимая книга» (1977), «Соло на ундервуде: Записные книжки» (Париж — Нью-Йорк, 1980), «Компромисс» (Нью-Йорк, 1981), «Зона: Записки надзирателя» (1982), «Заповедник» (1983), «Марш одиноких» (Холион, 1983), «Наши» (1983), «Демарш энтузиастов» (Париж, 1985), «Ремесло: Повесть в двух частях» (1985), «Иностранка» (Нью-Йорк, 1990), «Не только Бродский. Русская культура в портретах и анекдотах» (совместно с М. Волковой, Нью-Йорк, 1988).
Центральный персонаж этой прозы — сам Довлатов, переименованный то в Алиханова, то в Далматова. Однако произведения его нельзя считать автобиографическими, строго документальными. Писатель нередко прибегает к литературной мистификации и по-разному излагает одни и те же события из своей жизни, намеренно «путает» даты, изменяет имена и фамилии. Исключение составляет, пожалуй, «Зона», которой автор предпослал замечание: «Имена, события, даты — все здесь подлинное. Выдумал я лишь те детали, которые несущественны».
В «Невидимой книге» С. Довлатов упоминает о том, что с рукописью «Зоны» он появился в Ленинграде в 1964 г . Издана же книга была только в 1982 г ., в Нью-Йорке. Это повествование о лагере строгого режима и заключенных, о конвойных войсках и в целом о системе тотальной несвободы, основанное на личных впечатлениях. Довлатов обрисовал страшный мир, в котором «действовало нечто противоположное естественному отбору. Происходил конфликт ужасного с еще более чудовищным». Классифицируя известную литературу о преступниках и заключенных на два основные типа: «каторжную», к которой он относит «Записки из Мертвого дома» Достоевского, произведения Чехова, Солженицына, Шаламова, Синявского, и «полицейскую» (от Честертона до Агаты Кристи), Довлатов находит свою нишу в литературной традиции. Он четко формулирует свой собственный ракурс, свою философию видения проблемы: «Я обнаружил третий путь. Поразительное сходство между лагерем и волей. Между заключенными и надзирателями. Между домушниками-рецидивистами и контролерами производственной зоны. По обе стороны запретки расстилался единый и бездушный мир».
Авторское жанровое определение «записки надзирателя» адекватно довольно-таки свободной форме изложения, в котором чередуются эпизоды и истории из жизни зеков, солдат и офицеров охраны и стилизованные «письма» автора издателю Игорю Марковичу, датированные 1982 годом. Письма выделены курсивом в авторском тексте. Они играют роль связующего элемента и в тоже время это своеобразный авторский комментарий, возможность напрямую высказаться о пережитом и изложить свои литературные позиции. Работая с трудным, отчасти, «экзотическим» материалом, Довлатов тем не менее не нагнетает «ужасные» бытовые и натуралистические подробности жизни лагеря. Его задача — «написать о жизни и людях», изобразить течение жизни в различных ее проявлениях. В этом смысле писатель близко подходит к эстетике экзистенциалистов: «Со времён Аристотеля человеческий мозг не изменился, тем более не изменилось человеческое сознание. А значит, нет прогресса. Есть движение, в основе которого лежит неустойчивость».
Главный герой «Зоны» — надзиратель Алиханов, автобиографический герой и автор одновременно. Первый наблюдает, второй обобщает. Алиханов — из среды интеллигенции, он остается чуждым и заключенным, которых охранял, и сослуживцам из конвойной охраны, несмотря на отдельные попытки приспособиться к среде и законам зоны.
Наблюдая за человеком в необычных, жестоких обстоятельствах, Довлатов не идеализирует человеческую природу, в том числе и свой собственный облик. Он отвергает любую устоявшуюся категорическую формулу: «Человек добр! Человек подл. Человек человеку — друг, товарищ и брат. Человек человеку волк и так далее» и утверждает, что «человек человеку. все что угодно. В зависимости от стечения обстоятельств. Человек способен на все — дурное и хорошее. Мне грустно, что это так». Более того, в противоположность А. Солженицыну, говорит: «по Солженицыну лагерь — это ад. Я же думаю, что ад — это мы сами».
Исследователь справедливо отмечает, что в «Зоне» писатель вплотную подходит к проблеме «человек и среда», на протяжении многих столетий волновавшей философию и литературу, но решает ее по-своему, в духе антиморализаторской эстетики.
Все последующие произведения писателя — и о самом Довлатове, и о его близких и знакомых, и в целом о мире, о котором он пишет с грустной и мудрой улыбкой. Едва ли не доминирующей при этом становится тема абсурда человеческого бытия, который прослеживается в различных его сферах — в политике, общественном устройстве, личной и даже интимной жизни людей, в их профессиональной деятельности.
Книги «Ремесло» (ч.1 — 1976; ч.2 — 1984), «Компромисс» (1981), «Заповедник» (1983) связаны между собой темой и историей творческой личности в условиях несвободного мира. В «Ремесле» изображены тщетные попытки писателя опубликовать что-либо из написанного, здесь же — цепь рассказов о встречах с интересными людьми — известными писателями и литераторами, здесь же весьма выразительно представлена система абсурда, пронизывающая всю сеть издательского дела в бывшем СССР: «Бездарная рукопись побуждает к низким требованиям. В силу этих требований ее надо одобрить, издать. Интересная — побуждает к высоким требованиям. С высоты этих требований ее надлежит уничтожить».
Эта же тема варьируется в «Компромиссе». Здесь уже в полную силу отразился талант Довлатова-юмориста. Юмор — мощное средство противостояния тем поистине трагическим ситуациям и сторонам действительности, которые постоянно сопровождают и автора, и его героев. «Компромисс» — это двенадцать анекдотических историй о работе журналиста в газете «Советская Эстония». За каждым официальным репортажем следует правдивый рассказ о том, как было на самом деле. Эта книга, по сути, мрачная история о системе лжи в советском обществе и об изнанке журналистской профессии, об атмосфере продажности и лжи, пронизавшей насквозь газетный мир. Желаемого эффекта воздействия писатель достигает исключительно художественными средствами. Он проявляет себя как мастер диалога, как замечательный стилист. Кроме того, он «эстетизировал жизнь, о чем бы ни писал, выстраивал лучшие слова в лучшем порядке, рассказывая о том, как солдаты идут в ларек за бутылкой или как провинциальный журналист интервьюирует передовую доярку, и все эти случайные, слабые заурядные человеческие отношения, вся эта паутина земли. становилась сущностной, значительной и необыкновенно интересной».
Любимые герои писателя — большей частью неудачники, лишние, талантливые, но непризнанные писатели, алкоголики, диссиденты. Такими персонажами населены страницы повести «Заповедник». Довлатов рассказывает о несложившихся судьбах, о чудаках, для многих из которых (как для ленивца и феноменального эрудита Митрофанова, который умеет только рассказывать — и больше ничего) Пушкинский заповедник становится единственным пристанищем в жизни. К числу неудачников относит Довлатов и самого себя, писателя-неудачника. Опять-таки автобиографический герой в центре повествования. Он в целях заработка принимается за очередную «халтуру» — становится экскурсоводом в заповеднике.
По-своему решает писатель и «пушкинскую» тему. Образ, личность гения, восприятие его поэзии слишком, личностны для Довлатова. Поэтому он смеется над примитивными методами «несения Пушкина в массы». Он не принимает превращения поэта в идола, изображение которого встречается на каждом шагу: «Даже возле таинственной кирпичной будочки с надписью «Огнетушитель!» Сходство исчерпывалось бакенбардами». Протестует и против затертых и заученных фраз экскурсоводов и сотрудников музея, у которых демонстрация любви к Пушкину превратилась в ритуал и профессиональную привычку. Тот же абсурд, царящий повсеместно, та же ложь проникает и в обитель искусства и поэзии. В музее в качестве портрета Ганнибала демонстрируют туристам портрет генерала Закомельского, на дуб в окрестностях местного парка вешают цепь для создания «колорита». Участь этой цепи была предрешена тартускими студентами, утопившими ее в озере.
«Заповедник», кроме всего прочего, — это и целый комплекс российских проблем на фоне Пушкина. В том числе и горькое российское пьянство. На страницах книги обрисована поистине ужасающая фигура, представитель народа — Михаил Иваныч, у которого герой — Алиханов снял угол. Это горький, безнадежный пропойца. Он по-своему добр и бескорыстен, но и до дикости жесток. Страшна его изба, где через щели в полу проходят бездомные собаки. Безумна его речь, похожая на «звукопись ремизовской школы», где членораздельно произносятся только отдельные существительные и глаголы. Угрожающе зловещи его попытки застрелить жену.
В повести усиливается звучание мотивов личной неустроенности, душевной тоски, которые усугубляются еще и семейной драмой Алиханова, отъездом жены и дочери за границу. О герое Довлатова замечательно сказал И. Бродский: «Это человек, не оправдывающий действительность или себя самого; это человек, от нее отмахивающийся: выходящий из помещения, нежели пытающийся навести в нем порядок или усмотреть в его загаженности глубинный смысл, руку провидения.
Куда он из помещения этого выходит — в распивочную, на край света, за тридевять земель — дело десятое. Этот писатель не устраивает из происходящего с ним драмы. Он замечателен в первую очередь именно отказом от трагической традиции. тональность его прозы насмешливо-сдержанная при всей отчаянности существования, им описанного».
В Америке С. Довлатов обретает долгожданный писательский успех. Одна за другой выходят его книги, его публикует самый престижный журнал «Ньюйоркер», который до того публиковал только прозу В. Набокова, его проза переводится и издается в английских переводах. В Америке Довлатов пишет об эмиграции, о «филиале», о том, как бывшие соотечественники осваивают новое пространство. С темой эмиграции четко связаны книги «Иностранка» (1986), «Филиал» (1990), вторая часть «Ремесла» — «Невидимая газета» (1984). Довлатов вписывает жизнь русской эмиграции в Америке далеко не в радужных красках: «Люди меняют одни печали на другие, только и всего»; «Знайте, что Америка не рай. Оказывается, здесь есть все — дурное и хорошее».
Во второй части «Ремесла» — «Невидимая газета» (1984) он подробно рассказывает о том, как русские эмигранты создавали газету «Новый Американец». Писатель остается верным своим принципам составления книги из коротких рассказов и видеть комическое в жизни. В повествование вмонтированы вставки — забавные истории и анекдоты, приключившиеся со знакомыми автора. Это отрывки из его книги «Соло на ундервуде: Записные книжки» (1980).
В эмиграции в творчестве Довлатова появляются и ностальгические ноты. Звучат они в книгах «Филиал», (1990), «Наши» (1983), «Чемодан» (1986). Последняя состоит из отдельных новелл о вещах, которые автор вывез с собой в Америку — «Креповые финские носки», «Приличный двубортный костюм», «Номенклатурные полуботинки» и т.д. Каждая из вещей крепко привязана в его памяти к конкретной ситуации, случаю, когда-то происшедшему с ним в доэмигрантском прошлом. Историй раскрывают различные периоды его биографии и тематически примыкают, как бы варьируют уже написанное в «Зоне», «Компромиссе», «Ремесле». В этом проявляются особенности поэтики Довлатова, не случайно многими критиками отмечалось использование им принципов джазовой композиции.
Повествование Довлатова обращено и к прошлому, к истории рода в книге «Наши». Создавая колоритные, отчасти мифологизированные портреты своих предков — дедов по отцовской и материнской линии, повествуя о родителях и поколении «отцов», рассказывая о своих сверстниках, писатель не замыкается рамками истории одной семьи, а воссоздает ее на широком историческом и социальном фоне жизни «небывалой страны».
«Иностранка» (1986) — книга, где впервые герой — Довлатов отступает на второй план и как бы прячется за внешним увлекательным и даже авантюрным сюжетом — историей эмигрантки Маруси и ее замужества. Объектом его внимания становятся нравы, проблемы и заботы русской колонии в Нью-Йорке. Ярко, пластично обрисованы ее обитатели, их занятия, их быт, с беззлобным юмором показаны их недостатки и слабости. Писатель как бы собирает и классифицирует различные проблемы эмигрантов и проводит мысль, что Америка — вовсе не рай. И, как правило, непросто прижиться здесь переселенцам. Грустная и в то же время с юмором поведанная история Маруси — яркое тому доказательство. Повествуя о самом обыденном и, казалось бы, приземленном, писатель никогда не теряет из виду главной темы, не снижает пафоса своей прозы: «Пропащая, бесценная, единственная жизнь».
Тема эмиграции, ее литературно-художественных кругов, начатая в «Ремесле», находит продолжение и развитие в повести «Филиал», герой которой опять-таки Довлатов (здесь — Далматов), журналист радио «Свобода», становится участником фантастического симпозиума «Новая Россия». Здесь представлены разнообразные идейные течения и ориентации, присутствуют представители прессы, деятели литературы и искусства. Многие известные фамилии писатель зашифровал, ситуации заострил до абсурда. В довлатовской интерпретации «шумный, склочный, пьющий, задиристый филиал подозрительно напоминает домашние богемные сборища, изображенные в «Чемодане» и «Заповеднике». Филиал — не сливки, а осколок той России. Тут тоже есть почвенники и либералы, борьба самолюбий и кружков, гении и сумасшедшие. Причем, на почве главным образом литературной, а не политической».
Композиция «Филиала» двупланова. Современные события переплетаются с прошлым автора, параллельно разворачивающимся лирическим повествованием о первой любви.
Писатель дает повод для подобных суждений, напрямую утверждая в «Записных книжках», что «можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. И так далее.
Однако похожим быть хочется только на Чехова».
Чего стоит хотя бы тот факт, что у него нет ни в одном предложении слов, которые бы начинались с одной и той же буквы. И. Бродский отмечал, что «рассказы его держатся более всего на ритме фразы. Они написаны как стихотворения: сюжет в них имеет значение второстепенное, он только повод для речи».
Возвращение книг Довлатова в Россию стало фактом огромного духовного и художественного значения. Его книги стали «анекдотической сагой об ушедшем времени. И лирической прозой о чем-то непреходящем».
Л-ра: Русский язык и литература в учебных заведениях. – 2002. – № 4. – С. 19-22.
Источник
Анализ сборника рассказов Довлатова «Чемодан»
В сборнике рассказов С.Д. Довлатова «Чемодан» отображена советская действительность. Именно данная тема связана с замыслом всего довлатовского произведения: показать абсурдность советской действительности.
Особенностью является то, что главный герой является по совместительству рассказчиком. Причем в одних случаях он выступает как действующее лицо, а в других случаях он является наблюдателем. Имя центрального персонажа – Сергей Довлатов. Писатель специально дает своему герою собственное имя, чтобы привлечь читательское внимание и продемонстрировать, что все происходящее могло быть в те времена на самом деле. С.Д. Довлатов использует метод «псевдодокументализма»: ситуации, которых на самом деле не было в жизни писателя, причисляются ему. Прием «псевдодокументализма» не позволяет сказать, что сборник «Чемодан» – полностью автобиографическое произведение. Однако сборник можно назвать документом эпохи.
Реализация идеи происходит с помощью специфического композиционного деления. В сборнике насчитывается восемь рассказов, которые называются по тому предмету одежды, который главный герой Сергей Довлатов обрел во время жизни в СССР и который он взял с собой за границу во время эмиграции. В предисловии говорится о том, что все восемь предметов, находящихся в чемодане, являются символом «пропащей» жизни центрального персонажа-рассказчика.
В рассказах поднимаются разные проблемы: воровства, спекуляции товарами, пьянства, инакомыслия, шпионажа, свободы и борьбы со свободой, приспособленчества, бюрократизации власти, эмиграции.
Особенностью сборника «Чемодан» является использование большого количества юмористических приемов. Все восемь рассказов принято считать юмористическими рассказами. В них большинство эпизодов описываются с помощью комизма. Это не легкий смех, но и не едкий смех. Это, по выражению Н.В. Гоголя, «смех сквозь слезы». Смех становится для С.Д. Довлатова не целью, а лишь средством. С помощью юмористических приемов писатель выражает основную мысль всего сборника. Сначала посмеявшись, читатели понимают, что нелепые и комические ситуации, описанные в рассказах, на самом деле не смешны, так как с условиями такой нелогичной действительности справиться могли бы не все. С.Д. Довлатов показывает, что нелогичные и совершенно абсурдные явления в те времена были нормой. От этого и образовывалась сложность существования в условиях советской действительности. Чтобы существовать, не подвергая себя опасности, нужно было либо подчиниться системе с ее нелогичными законами и принципами, либо уехать за границу, как это сделал и центральный персонаж.
Но нельзя анализировать сборник «Чемодан» только в ключе выражения мысли об абсурдности советской действительности. В рассказах нет яркого выпада против СССР, потому что С.Д. Довлатов любил свою Родину, и ему было тягостно от того, что он был вынужден эмигрировать.
Эпиграф к сборнику «Но и такой, моя Россия, // ты всех краев дороже мне. » (слова А.А. Блока) демонстрируют противоречивое и двойственное отношение главного героя и самого автора к описываемому.
Источник
Реферат: Анализ творчества С.Довлатова
Он хотел отметить свой 50-летний юбилей книгой рассказов, в которой было бы собрано все лучшее, что он написал. То есть к 50 годам Довлатов осознавал себя законченным писателем.
Получается поразительная штука. Довлатов как никто выразил человека своего поколения, социального статуса и, извините, гендера. Аутсайдера; любимца женщин и мужчин, но лучше женщин; наблюдателя. Человека, инстинктивно недоверчивого ко всяческому пафосу. Пьющего и непутевого.
Довлатов не похож на Бабеля, их все-таки разделяет несколько десятилетий. Но, пожалуй, в русской литературе нет более схожих друг с другом писателей по их отношению к стилю, по яростной и мучительной работе над словом, как бы банально и пафосно это не звучало.
У Довлатова на читателя работает все: абзацы, отсутствие буквенных повторов в начале слов, помещающихся в одно предложение, многоточия. Способность в одно короткое предложение загнать несколько слоев смысла. И, разумеется, феерический юмор, где больше горечи, чем веселья. Что, собственно, и заставляло благодарных читателей заучивать довлатовские фразочки наизусть, как когда-то Ильфа и Петрова, но не привлекло к нему по-настоящему массового читателя. Довлатов — все-таки писатель для интеллигенции, реалии его рассказов ближе тем, кто жил в Советском Союзе в 1970-е или в эмиграции в 1980-е.
Эмигрантский период Сергея Довлатова интересен не только тем, что писатель обрел свободу, начал печататься, превратился в объект восхищения и почитания, а затем стал знаменитостью в позднем Советском Союзе. В Америке писатель раскрылся в еще одной своей ипостаси — журналистской и редакторской. Довлатов и был замечательным журналистом — в границах дозволенного в советской прессе. Но его газетные колонки и радиоскрипты 1980-х — та высота в русской журналистике, взять которую едва ли кому-нибудь удастся.
То, что не было опубликовано в СССР, было рассказано в бесчисленных пивных, редакционных курилках, зачитано на кухнях и подпольных выставках. Все его фразы, ювелирно построенные метафоры, искрометные диалоги с подтекстом – живы и по сей день.
черпал сюжеты из жизни огромной ложкой и переделывал все, что его окружало, в литературу
Аутсайдеры Довлатова — без всяких метафор — лишние в нашем цивилизованном мире существа. Они нелепы с точки зрения оприходованных здравым смыслом критериев и мнений. И все-таки они люди. Ничем не уступающие в этом звании своим интеллектуальным тургеневским предтечам.
Конечно, термин «лишние люди» в России традиционно относят к интеллигенции, лишенной возможности реализоваться в подавленной всяческими репрессиями стране. И у Довлатова его персонажи — в основном, представители богемного андерграунда, всякого рода не печатающиеся поэты-метафизики. Но у него есть и другие герои, из других общественных слоев — например, спившиеся колхозники или солдаты лагерной охраны. Довлатов увидел и показал, что лишними в коммунистической утопии оказались буквально все
Жизненный путь Сергея Довлатова
3 сентября 1941 года в Уфе родилсяСергей Довлатов – известный прозаик, журналист, яркий представитель третьей волны русской эмиграции, один из наиболее читаемых современных русских писателей во всем мире. С 1944 жил в Ленинграде. Был отчислен со второго курса Ленинградского университета. Оказавшись в армии, Сергей Довлатов служил охранником в лагерях Коми АССР. После возвращения из армии работал корреспондентом в многотиражной газете Ленинградского кораблестроительного института «За кадры верфям», затем выехал в Эстонию, где сотрудничал в газетах «Советская Эстония», «Вечерний Таллинн». Писал рецензии для журналов «Нева» и «Звезда». Произведения Довлатова-прозаика не издавались в СССР. В 1978 Довлатов эмигрировал в Вену, затем переехал в США. Стал одним из создателей русскоязычной газеты «Новый американец», тираж которой достигал 11 тысяч экземпляров, с 1980 по 1982 был ее главным редактором. В Америке проза Довлатова получила широкое признание, публиковалась в известнейших американских газетах и журналах. Он стал вторым после В.Набокова русским писателем, печатавшимся в журнале «Нью-Йоркер». Через пять дней после смерти Довлатова в России была сдана в набор его книга Заповедник , ставшая первым значительным произведения писателя, изданным на родине.
Основные произведения Довлатова: Зона (1964–1982), Невидимая книга (1978), Соло на ундервуде: Записные книжки (1980),Компромисс (1981),Заповедник (1983), Наши (1983),Марш одиноких (1985), Ремесло (1985),Чемодан (1986), Иностранка (1986), Не только Бродский (1988).
Основа произведений Довлатова
В основе всех произведений Довлатова – факты и события из биографии писателя. Зона – записки лагерного надзирателя, которым Довлатов служил в армии. Компромисс – история эстонского периода жизни Довлатова, его впечатления от работы журналистом. Заповедник – претворенный в горькое и ироничное повествование опыт работы экскурсоводом в Пушкинских Горах.Наши – семейный эпос Довлатовых. Чемодан – книга о вывезенном за границу житейском скарбе, воспоминания о ленинградской юности. Ремесло – заметки «литературного неудачника». Однако книги Довлатова не документальны, созданный в них жанр писатель называл «псевдодокументалистикой». Цель Довлатова не документальность, а «ощущение реальности», узнаваемости описанных ситуаций в творчески созданном выразительном «документе». В своих новеллах Довлатов точно передает стиль жизни и мироощущение поколения 60-х годов, атмосферу богемных собраний на ленинградских и московских кухнях, абсурд советской действительности, мытарства русских эмигрантов в Америке.
Свою позицию в литературе Довлатов определял как позицию рассказчика, избегая называть себя писателем: «Рассказчик говорит о том, как живут люди. Прозаик – о том, как должны жить люди. Писатель – о том, ради чего живут люди. Для Довлатова драгоценен сам процесс рассказывания – удовольствие от «некоторого количества текста». Отсюда декларируемое Довлатовым предпочтение литературы американской литературе русской, Фолкнера и Хемингуэя – Достоевскому и Толстому. Опираясь на традицию американской литературы, Довлатов объединял свои новеллы в циклы, в которых каждая отдельно взятая история, включаясь в целое, оставалась самостоятельной. Циклы могли дополняться, видоизменяться, расширяться, приобретать новые оттенки.
Нравственный смысл произведений Довлатова
Нравственный смысл своих произведений Довлатов видел в восстановлении нормы. Изображая в своих произведениях случайное, произвольное и нелепое, Довлатов касался абсурдных ситуаций не из любви к абсурду. При всей нелепости окружающей действительности герой Довлатова не утрачивает чувства нормального, естественного, гармоничного. Писатель проделывает путь от усложненных крайностей, противоречий к однозначной простоте. Стремлением «восстановить норму» порожден стиль и язык Довлатова.
Довлатов – писатель-минималист, мастер сверхкороткой формы: рассказа, бытовой зарисовки, анекдота, афоризма. Стилю Довлатова присущ лаконизм, внимание к художественной детали, живая разговорная интонация. Характеры героев, как правило, раскрываются в виртуозно построенных диалогах, которые в прозе Довлатова преобладают над драматическими коллизиями. Довлатов любил повторять: «Сложное в литературе доступнее простого». В Зоне , Заповеднике , Чемодане автор пытается вернуть слову утраченное им содержание.
Позиция рассказчика вела Довлатова и к уходу от оценочности. Обладая беспощадным зрением, Довлатов избегал выносить приговор своим героям, давать этическую оценку человеческим поступкам и отношениям. В художественном мире Довлатова охранник и заключенный, злодей и праведник уравнены в правах. Главная эмоция рассказчика – снисходительность:
Писательская манера Довлатова
В писательской манере Довлатова абсурдное и смешное, трагическое и комическое, ирония и юмор тесно переплетены. По словам литературоведа А.Арьева, художественная мысль Довлатова – «рассказать, как странно живут люди – то печально смеясь, то смешно печалясь».
В первой книге – сборнике рассказов Зона – Довлатов разворачивал впечатляющую картину мира, охваченного жестокостью, абсурдом и насилием. «Мир, в который я попал, был ужасен. В этом мире дрались заточенными рашпилями, ели собак, покрывали лица татуировкой и насиловали коз. В этом мире убивали за пачку чая». Зона – записки тюремного надзирателя Алиханова, но, говоря о лагере, Довлатов порывает с лагерной темой, изображая «не зону и зеков, а жизнь и людей». Зона писалась тогда (1964), когда только что были опубликованы Колымские рассказы Шаламова и Один день Ивана Денисовича Солженицына, однако Довлатов избежал соблазна эксплуатировать экзотический жизненный материал. Акцент у Довлатова сделан не на воспроизведении чудовищных подробностей армейского и зековского быта, а на выявлении обычных жизненных пропорций добра и зла, горя и радости. Зона – модель мира, государства, человеческих отношений. В замкнутом пространстве усть-вымского лагпункта сгущаются, концентрируются обычные для человека и жизни в целом парадоксы и противоречия. В художественном мире Довлатова надзиратель – такая же жертва обстоятельств, как и заключенный. В противовес идейным моделям «каторжник-страдалец, охранник-злодей», «полицейский-герой, преступник-исчадие ада» Довлатов вычерчивал единую, уравнивающую шкалу: «По обе стороны запретки расстилался единый и бездушный мир. Мы говорили на одном приблатненном языке. Распевали одинаковые сентиментальные песни. Претерпевали одни и те же лишения… Мы были очень похожи и даже – взаимозаменяемы. Почти любой заключенный годился на роль охранника. Почти любой надзиратель заслуживал тюрьмы».
В другой книге Довлатова – Заповедник – всевозрастающий абсурд подчеркнут символической многоплановостью названия. Пушкинский заповедник, в который главный герой Алиханов приезжает на заработки, – клетка для гения, эпицентр фальши, заповедник человеческих нравов, изолированная от остального мира «зона культурных людей», Мекка ссыльного поэта, ныне возведенного в кумиры и удостоившегося мемориала. Прототипом Алиханова в Заповеднике был избран Иосиф Бродский, пытавшийся получить в Михайловском место библиотекаря. В то же время, Алиханов – это и бывший надзиратель из Зоны, и сам Довлатов, переживающий мучительный кризис, и – в более широком смысле – всякий опальный талант. Своеобразное развитие получала в Заповеднике пушкинская тема. Безрадостный июнь Алиханова уподоблен болдинской осени Пушкина: вокруг «минное поле жизни», впереди – ответственное решение, нелады с властями, опала, семейные горести. Уравнивая в правах Пушкина и Алиханова, Довлатов напоминал о человеческом смысле гениальной пушкинской поэзии, подчеркивал трагикомичность ситуации – хранители пушкинского культа глухи к явлению живого таланта. Герою Довлатова близко пушкинское «невмешательство в нравственность», стремление не преодолевать, а осваивать жизнь. Пушкин в восприятии Довлатова – «гениальный маленький человек», который «высоко парил, но стал жертвой обычного земного чувства, дав повод Булгарину заметить: «Великий был человек, а пропал, как заяц». Пафос пушкинского творчества Довлатов видит в сочувствии движению жизни в целом: «Не монархист, не заговорщик, не христианин – он был только поэтом, гением, сочувствовал движению жизни в целом. Его литература выше нравственности. Она побеждает нравственность и даже заменяет ее. Его литература сродни молитве, природе…».
В сборнике Компромисс , написанном об эстонском, журналистском периоде своей жизни, Довлатов – герой и автор – выбирает между лживым, но оптимистичным взглядом на мир и подлинной жизнью с ее абсурдом и ущербом. Приукрашенные журналистские материалы Довлатова не имеют ничего общего с действительностью, изображенной в комментариях к ним. Довлатов уводит читателя за кулисы, показывая, что скрывается за внешним благополучием газетных репортажей, обманчивым фасадом.
Довлатов летописец эмиграции
В Иностранке Довлатов начинает выступать как летописец эмиграции, изображая эмигрантское существование в ироническом ключе. 108 — я улица Квинса, изображенная в Иностранке , – галерея непроизвольных шаржей на русских эмигрантов.
Ленинградской молодости писателя посвящен сборник Чемодан – история человека, не состоявшегося ни в одной профессии. Каждый рассказ в сборнике Чемодан – о важном жизненном событии, непростых обстоятельствах. Но во всех этих серьезных, а подчас и драматичных, ситуациях автор «собирает чемодан», который становится олицетворением его эмигрантской, кочевой жизни. В Чемодане вновь проявляет себя довлатовский отказ от глобализма: человеку дорога лишь та житейская мелочь, которую он способен «носить с собой».
Завершение жизненного пути Довлатова
Умер Сергей Довлатов24 августа 1990 в Нью-Йорке.
В творчестве Довлатова – редкое, не характерное для русской словесности соединение гротескового мироощущения с отказом от моральных инвектив, выводов.
В русской литературе ХХ века рассказы и повести писателя продолжают традицию изображения «маленького человека».
Сегодня проза Довлатова переведена на основные европейские и японский языки.
«Чемодан» Сергея Довлатова — это сборник литературных зарисовок, созданный автором в 1986-м году, в то время, когда он сам уже находился в эмиграции. В этом сборнике автор разбирает содержимое своего чемодана, окидывая мысленным взором всю свою жизнь на родине. Каждая вещь в чемодане — отдельная история, комичная и грустная одновременно, связанная с непростыми обстоятельствами и целыми пластами воспоминаний.
Многие поклонники творчества Довлатова говорят о том, что именно с «Чемодана» необходимо начинать знакомство с этим автором. Действительно, с самых первых строк это произведение увлекает читателя в круговорот воспоминаний, калейдоскоп лиц и событий, анекдотичных ситуаций и маленьких трагедий.
В каждом рассказе главный герой, который одновременно является и единственным рассказчиком и самим автором «Чемодана» знакомит читателя с той или иной вещью, проделавшей вместе с ним непростой путь за границу. Каждая из этих вещей может быть дорога только тем участком памяти, что просыпается при виде ее — автор сам, с горькой усмешкой дает понять, что кроме как для того, чтобы разжечь небольшой костер ностальгии, они ни на что не пригодны. Постепенно рассказывая о каждой из них, герой рассказывает и о своей жизни, становясь в конечном итоге близким другом читателю.
«Чемодан» — одно из тех произведений Довлатова, в котором наиболее ярко проявляется его способность писать иронично и легко, заставляя читателя улыбаться даже в самые грустные моменты. Несмотря на то, что сам Довлатов никогда не считал себя «настоящим писателем», в «Чемодане» четко виден именно писательский талант — автор держит внимание читателя, не отпускает его от себя ни на минуту, дает ему возможность не только провести время за безусловно интересным чтением, но и задуматься в том числе и о своей собственной жизни.
Для Довлатова «Чемодан» — это автобиографичное произведение. В этой книге он пишет в первую очередь о себе и о том, что происходило с ним до эмиграции. Несмотря на то, что порой судьба автора преподносила ему массу неприятных сюрпризов, Довлатов умудряется сохранять неиссякаемый оптимизм, который чувствуется в каждой строке и благодаря которому вся книга оставляет легкое, приятное впечатление. Возможно, именно поэтому «Чемодан» стал одним из самых популярных произведений автора — переведенное на ряд иностранных языков, оно привлекает внимание новых и новых представителей обширной читательской аудитории, причем многие из них не ограничиваются однократным прочтением книги, периодически возвращаясь к ней снова и снова.
Источник